Китайско-вьетнамская война 1979 года в контексте китайской геополитики

 
 
АННОТАЦИЯ: Статья посвящена анализу причин и результатов китайско-вьетнамской войны 1979 года. Являясь примером противоречивой внешней политики Китая, эти события обычно рассматриваются как неудачная военная операция. В статье утверждается, что действия Пекина полностью соответствуют традиционным китайским геополитическим концепциям. В статье также рассматриваются работы западных экспертов, в которых первостепенное внимание уделяется биполярному контексту китайско-вьетнамской войны.
 
**********************
 
Китайско-вьетнамская война 1979 года остаётся не до конца изученным и противоречивым эпизодом двусторонних отношений. Причиной этого можно считать определённый консерватизм взглядов различных сторон. Так, Китай позиционирует события 1979 года как «ответный удар с целью преподать урок» в ответ на пограничные столкновения и действия Ханоя в Камбодже. Вьетнам придерживается точки зрения, в соответствии с которой вьетнамский народ и армия при поддержке Советского Союза одержали победу в борьбе с экспансионистскими устремлениями Пекина. Американские эксперты рассматривают это столкновение как региональное проявление биполярного противостояния, возникшего в контексте ухудшения советско-ки-тайских отношений и провозглашённой Китаем борьбы с советским «гегемонизмом». При этом каждая из точек зрения опирается на ряд важных факторов, которые в совокупности определяют комплексный характер этого важного исторического, хотя и локального события.
 
Действительно, китайско-вьетнамское столкновение 1979 года не было случайным эпизодом в истории, а соответствовало логике развития отношений между Китаем и Вьетнамом, ситуации в региональной и мировой системах, но при этом также укладывалось в текущую концепцию китайской геополитики. Для соответствующего контекстного анализа необходимо выделить несколько уровней целеполагания и оценки результатов конфликта.
 
Поводом для китайско-вьетнамской войны стал ряд произошедших в регионе событий второй половины 1970-х годов.
 
Во-первых, это действия Вьетнама в 1977–1979 годах против «красных кхмеров», репрессировавших камбоджийских вьетнамцев и дестабилизировавших обстановку в регионе. В январе 1979 г. вьетнамские войска в результате краткосрочной и эффективной операции взяли г. Пномпень. Власть в Камбодже перешла к провьетнамским силам — Единому фронту национального спасения Кампучии под руководством Хенг Самрина.
 
Кроме того, на решительность последующих действий Пекина повлиял массовый исход из Вьетнама китайских коммерсантов как в результате проведённых Ханоем социально-экономических преобразований после объединения страны, так и под влиянием пекинской пропаганды [2].
 
В этих условиях 14 февраля 1979 г. ЦК КПК принимает решение о начале вторжения, на следующий день китайское руководство заявляет о намерении «преподать Вьетнаму урок», а 17 февраля 1979 г. Народно-освободительная армия Китая уже занимает вьетнамские опорные пункты первой линии обороны. 19 февраля китайцами захвачен провинциальный центр г. Лаокай, к началу марта после ввода вторых эшелонов и резервов НОАК овладевает городами Каобанг и Лангшон. На вспомогательных направлениях вьетнамцы отразили наступление. При этом война шла только на суше, боевые действия вели части сухопутных войск НОАК. Авиация осуществляла исключительно разведку, и то на небольшой глубине, в связи с высокой плотностью и эффективностью вьетнамской ПВО. На море боевые действия не велись. В районах Восточно-Китайского и Южно-Китайского морей в этот период находились корабли советского Тихоокеанского флота, которые блокировали вход в Тонкинский залив. Поблизости курсировало авианосное соединение флота США, однако оно не пыталось преодолеть советский кордон.
 
После ожесточённых боев за г. Лангшон, взятия китайцами этого города и объявления 5 марта Ханоем всеобщей мобилизации Пекин в одностороннем порядке объявил о прекращении наступления и начале вывода войск. Окончательно войска были выведены и боевые действия прекращены 16 марта 1979 г. [9].
 
Анализ тактики Пекина позволяет сделать вывод, что военные (оперативные цели) Китая сводились к втягиванию в боевые действия основных вьетнамских сил и нанесению им тяжёлых потерь, и в том числе к тому, чтобы вынудить Ханой вывести части из Камбоджи для обеспечения подкрепления.
 
Однако эти цели достигнуты не были. Вьетнам разгадал манёвр китайского руководства, не вывел войска из Камбоджи и обошёлся отрядами народной милиции, практически без привлечения основных сил (около 100 000 человек против 250 000 китайцев). При этом избранная Вьетнамом тактика отхода из городов в близлежащую гористую и лесистую местность и нанесения оттуда точечных ударов оправдала себя. Несмотря на то, что формально Китай взял несколько провинциальных центров, он понёс тяжёлые потери в личном составе и технике, сохранил низкий темп наступления, не смог втянуть в бой основные вьетнамские части и под прикрытием тяжёлого сражения за г. Лангшон постепенно в одностороннем порядке вывел войска [11]. Сделанное китайским руководством заявление о «преподанном уроке» было скорее формальным и не до конца соответствовавшим реальности, учитывая, что Китай так и не смог ослабить вьетнамского влияния в Камбодже.
 
Однако даже на этом, оперативном, уровне Пекином были достигнуты определённые положительные результаты. Неудачно проведённая военная операция продемонстрировала неэффективность традиционного маоистского подхода к народной войне, необходимость модернизации вооружений, внедрения новых технологий и актуализации форм и методов ведения военных действий. Это позволило фракции Дэн Сяопина в китайском руководстве выиграть своего рода «доктринальный спор», развернув программу «4 модернизаций». В своей речи на расширенном собрании Центральной военной комиссии КПК в июне 1985 года Дэн Сяопин обобщил все эти выводы: заявил о необходимости сократить численность личного состава в пользу повышения боевой эффективности, учесть результаты научно-технологической революции и отойти от доктрины Мао Цзэдуна о неизбежности глобальной войны в пользу более продуманной военной политики [12].
 
Однако намерение Китая «преподать урок» не было разовой или случайной акцией. Индийский военный исследователь Г.Д. Бакши даже вводит понятие «the teach a lesson model» («модель войны с целью преподать урок»), делая отсылку к похожему по целям китайско-индийскому конфликту 1962 года [11]. При этом Бакши акцентирует внимание на военном аспекте модели, в то время как эта модель носит, скорее, геополитический характер. И это уже характеризует второй, тактический уровень анализа китайско-вьетнамской войны 1979 года. Для данного уровня анализа необходимо обратиться к предыстории отношений Китая со странами Юго-Восточной Азии, в данном случае с Вьетнамом, и к специфике китайской геополитики.
 
Исторически Китай занимал центральное положение в геополитической архитектуре региона. Выработанная им система мироустройства предполагала деление нижнего уровня мира (Земли) на центр — Срединное государство — и периферию, к которой Китай относил окружающие его племена, ведь на тот момент они объективно располагались ниже по уровню развития государственности. Представители «варваров» должны были на регулярной основе прибывать к китайскому двору с данью и получать от Китая инвеституру на правление, несоблюдение этого считалось нарушением космического порядка. Сходящая с Неба на Землю гармонизирующая сила дэ в периоды процветания Китая распространялась и на окружающих «варваров» (в том числе на территории нынешнего Вьетнама). В таком контексте к «Поднебесной» (Тянься) относилось «всё, что накрывает Небо и что поддерживает Земля»[1], а на китайского императора как проводника полученной от Неба дэ возлагалась миссия по цивилизаторскому переустройству окружающих «варварских» образований. В случае их неподчинения император мог покарать их, применив военную силу, причём в текстах того времени использовались такие термины, как вэнь цзуй («взыскать за провинность»), ши вэй («продемонстрировать грозность») [10, с. 17].
 
Однако с X–XI века, когда Китай столкнулся с равной ему или большей силой — киданями, тангутским государством Си Ся, государством чжурчжэней Цзинь, а с XIII века с монголами, эта система мироустройства и отношение с окружающим миром претерпели некоторые изменения. С учётом необходимости адаптации «китаецентристской» доктрины к реалиям выделяется вторая дипломатическая традиция Китая, в дополнение к первой, «мироустроительной». В рамках этой второй традиции появляются договорные отношения с соседями и используются отдельные внешнеполитические стратагемы, такие как, например, и и чжи и («управлять варварами с помощью других варваров») и т.д. [3; 10].
 
Подобную стратагемную дипломатию Китай попытался использовать в середине и конце XIX века, когда столкнулся с агрессивной западной цивилизацией, не уступающей, а во многом и превосходящей его по силе. Однако западные страны — это не окружающие «варварские» племена, их опыт в международных отношениях и экономике, научно-технический и промышленный потенциал требовали более сложной, многофакторной внешней политики, которой на тот момент Китай не обладал. В результате, после «опиумных войн» 1840–1860-х годов региональная подсистема подверглась резкой трансформации, а прежняя китаецентристская модель мира, до этого признававшаяся легитимной странами региона, была сломана или, по крайней мере, надолго забыта.
 
Однако говорить о полном уничтожении идеологической основы китайской мироустроительной модели нельзя хотя бы потому, что, во-первых, эта модель всегда была, прежде всего, внутренней для Китая и лишь во второй степени «изливалась» вовне [3], а значит, пока существует Китай, существует и эта модель. А во-вторых, как уже упоминалось, и ранее в истории Китая были периоды, когда «китаецентристкой» геополитической доктрине приходилось адаптироваться к реальным историческим условиям.
 
На протяжении первой половины XX века Китай решал внутриполитические вопросы и не играл существенной роли в международных отношениях. Однако уже в 1950–1960-х годах Пекин, достигнув в определённой степени внутренней стабильности, начал возвращаться к активному внешнеполитическому позиционированию, для чего приступил к разработке соответствующих концепций. Эти концепции были выдержаны в духе прежней китаецентристской модели, но пока с акцентом на региональный уровень и противопоставление региона (или «стран третьего мира», борющихся за независимость) мировым державам. Подтверждением возврата Китая к прошлой «мироустроительной» доктрине может, например, служить тот факт, что продвижение «пяти принципов мирного сосуществования» в азиатском регионе, выдержанных в духе западного международного права, тем не менее не помешало Пекину в 1962 году развязать с Индией пограничный конфликт, а в 1974–1975 годах захватить часть Парасельских островов. 
 
На фоне просыпающейся внешнеполитической активности Китая действия Вьетнама в Камбодже представляли чувствительный удар. Вьетнамская операция по свержению полпотовского режима, находившегося под формальной защитой Китая, была проведена быстро, решительно и чрезвычайно эффективно. Интересно, что согласно Г.Д. Бакши, по стилю и тактическому исполнению блицкриг Ханоя напоминает советские концепции ведения наступательных операций [11].
 
В результате ввода в Камбоджу вьетнамских войск в январе 1979 года прокитайский режим был свергнут, к власти пришел Единый фронт национального спасения Кампучии Хенг Самрина (ставленника Ханоя), а Китай потерял пленными несколько тысяч своих военных советников, и главное — «потерял лицо». Для Пекина, отчаянно стремившегося вернуть свою центральную роль доминирующей военной державы в регионе, это было неприемлемо.
 
Выход из этой ситуации Китай увидел в развязывании китайско-вьетнамского конфликта под предлогом «преподания урока», что так перекликалось с прежними концепциями усмирения соседей — «варваров». В китайских исследованиях особенно подчёркивалось отношение Пекина к Вьетнаму как «младшему», который руководствуется «своим национальным шовинизмом»[2] вопреки той помощи, которую Китай оказывал соседу в войнах с Францией и США. В результате вторжения 1979 года Пекин, несмотря на тяжёлые потери и демонстрацию отсталости собственной армии, захватил несколько крупных провинциальных центров — Лаокай, Каобанг, Лангшон и, самостоятельно приняв решение об одностороннем выводе войск, имел формальное основание позиционировать себя как победителя в войне.
 
Однако события разворачивались не в прежней региональной системе, в рамках которой Вьетнам, подавленный «тиранией географии» [7], то есть вынужденным соседством с более сильным государством, априори тяготел к пусть и формальному, но признанию своего вассалитета. Локальный по сути конфликт имел место в специфических условиях биполярной международной системы и косвенно в него были вовлечены её ключевые акторы — СССР и США.
 
И здесь речь идёт о третьем, стратегическом уровне китайско-вьетнамской войны. В работах западных учёных события февраля–марта 1979 года трактуются в рамках идеологического дискурса времён «холодной войны» как региональное измерение глобального биполярного противостояния.
 
В подтверждение этого американские специалисты акцентируют внимание на так называемой «международной подготовке» Китаем вторжения во Вьетнам — дипломатической кампании Пекина, включавшей поездки Дэн Сяопина в Японию и США, подписание Договора 1978 года с Японией с «антигегемонистской» статьёй явной антисоветской направленности, установление с США дипломатических отношений, встречу с Никсоном.
 
По мнению западных учёных, Китай таким образом проводил политику «встраивания» в биполярный контекст посредством перехода в проамериканский лагерь, что было продиктовано в том числе и прагматичными соображениями — например, стремлением получить американские и японские технологии, экономическую поддержку и т.д. [14].
 
Действительно, можно вспомнить заявления Мао Цзэдуна 1976 года о советском экспансионизме, продолженные в 1977 году Дэн Сяопином словами о необходимости «сорвать глобальный план, вынашиваемый Советским Союзом»[3], и наконец как кульминацию — визит Дэн Сяопина в США в январе 1979 года, в ходе которого китайский лидер заявлял о необходимости объединения для борьбы с советским гегемонизмом и представлял Вьетнам «Кубой Востока» [5].
 
Анализируя события 1979 года, западные специалисты фокусируются на основном, с их точки зрения, стратегическом результате, достигнутом Китаем — нанесенном геополитическом ущербе Советскому Союзу, или «бумажному белому медведю», как он теперь определялся китайскими и американскими теоретиками. «Бумажному» — ведь Москва не вмешалась напрямую в ход боевых действий, а значит, Китай продемонстрировал, что может безнаказанно напасть на советского союзника и тем самым якобы свести на нет советско-вьетнамский договор 1978 года [13]. Данные утверждения, однако, не совсем корректны, поскольку в соответствии со статьёй 6 упомянутого Договора 1978 года, если одна из сторон «явится объектом нападения или угрозы нападения, Высокие Договаривающиеся Стороны немедленно приступят к взаимным консультациям в целях устранения такой угрозы и принятия соответствующих эффективных мер для обеспечения мира и безопасности их стран»[4]. Москва же предприняла практические шаги, включая поставку Ханою вооружения и военной техники, отправку во Вьетнам военных советников, наконец, усиление воинских частей на советско-китайской границе [2].
 
Вместе с тем сведение вопроса китайской геополитики, уходящей корнями вглубь истории, к специфичному для данного исторического периода биполярному фактору представляется не совсем верным. Международная система времён «холодной войны» — это всего лишь условия, декорация для развёртывания китайских геополитических концепций, определяющихся национальными интересами, которые не зависят от биполярной идеологии. Ведь уже с 1960-х годов Китай отходит от жёстких критериев биполярности (например, выдвинутая в 1964 году концепция «промежуточных зон), а на III Пленуме ЦК КПК в 1978 году мировая революция и идеологическая борьба объявляются вторичными. В ходе Пленума китайское руководство провозглашает приоритетными внутренние вопросы, а целями внешней политики — обеспечение национальной безопасности и мирного окружения [8].
 
Подписание в ноябре 1978 года Договора о дружбе и сотрудничестве между СССР и СРВ высветило китайский страх «окружения» и войны на два фронта, который имеет исторические корни и не сводится к отношениям внутри треугольника СССР–США–Китай. Это один из традиционных элементов китайской геополитической доктрины, которая определяет международное положение Китая безотносительно к конкретному историческому периоду.
 
Китайско-вьетнамский конфликт имеет стратегическое измерение, однако, не в узком контексте «холодной войны». В отличие от тактического аспекта, сфокусированного на региональной системе и китайско-вьетнамских отношениях, стратегическое измерение представляет собой продолжение традиционной внешнеполитической доктрины Китая, для которого исторически Вьетнам отнюдь не основной противник и конкурент. Геополитические цели Пекина простираются гораздо дальше региона Юго-Восточной Азии. Действительно, одной из стратегических целей китайского вторжения 1979 года было воздействие на Советский Союз. Ведь не зря Китай объявил о намерении «преподать Вьетнаму урок» 15 февраля 1979 года, в первый день своего возможного выхода из советско-китайского Договора 1950 года (и в день 29-й годовщины соглашения И.В. Сталина и Мао Цзэдуна по Монголии). Но это не логика биполярной системы подтолкнула Китай к действиям, а наоборот — эта логика вполне укладывается в китайскую стратагемную традицию и и чжи и («управлять одними варварами с помощью других»), или в данном контексте подыгрывать одной из сторон в биполярном противостоянии, юань цзяо цзинь гун («привлекать дальних (Вашингтон), нападать на ближних (Москва)»), цзи ми бу цзюэ («ослабить поводья, не разрывая отношений»), т.е. на какое-то время отказаться от ключевой геополитической роли с тем, чтобы впоследствии к ней вернуться.
 
Однако необходимо помнить, что и стратагемная концепция всегда была для Китая дополнительной — всего лишь адаптацией имманентной «мироустроительной» доктрины к исторической реальности. В конце 1970-х — начале 1980-х годов Китай ещё не вернул себе прежнего положения в региональной и тем более в мировой системе. А значит, как и в прежние исторические периоды отсутствия достаточной силы и влияния, Пекин гибко подстраивает свою внешнеполитическую доктрину под существующие условия, не отказываясь при этом от традиционных «китаецентричных» концептов и не позволяя своим региональным соседям о них забыть.
 
В контексте «холодной войны» Пекин удачно разыгрывает биполярную карту, обеспечив невмешательство и негласную поддержку своих действий, прежде всего со стороны Вашингтона, создав для американского зрителя видимость, что Китай — «передний край борьбы с советской экспансией» [8, с. 106]. Кажущийся нелогичным переход социалистического Китая к антисоветской и проамериканской политике имеет корни именно в традиционной геополитике и не сводится исключительно к биполярной идеологии. Основным для Китая остаётся собственное позиционирование в регионе и в мире, соответствующее его традиционным концептам. И в этом позиционировании стратегические цели Пекина лежат не в двусторонней или региональной плоскости, а в сфере Поднебесной, в её традиционном со времён императорского Китая понимании.
 
Исходя из результатов проведённого анализа на оперативном, тактическом и стратегическом уровнях можно сделать вывод, что Китай сохраняет верность своей геополитической парадигме, лишь приспосабливая её к конкретным условиям. В таком аспекте китайско-вьетнамская война 1979 года не случайный акт и не внешнеполитическая ошибка, а лишь один из первых шагов по возвращению Пекином своего регионального и мирового статуса в контексте традиционной китайской геополитики.
 
Литература
1. Галенович Ю.М. «Войны Нового Китая» и его дипломатическая служба. М.: Восточная книга, 2012. 640 с.
2. Глазунов Е.П. К 35-летию китайско-вьетнамского вооружённого конфликта // Юго-Восточная Азия: актуальные проблемы развития. 2014. № 23.
3. Грачиков Е.Н. Геополитика Китая. Эгоцентризм и пространство сетей. М.: КноРус, 2017. 240 с.
4. Духовная культура Китая: энциклопедия: в 5 т. / Гл. ред. М.Л. Титаренко; Ин-т Дальнего Востока РАН. Т. 4: Историческая мысль. Политическая и правовая культура. М.: Вост. лит., 2009. 935 с.: ил.
5. История Китая: Учебник / Под ред. А.В. Меликсетова. 4-е изд. М.: Изд-во МГУ; Изд-во «ОНИКС», 2007. 752 с.
6. Киссинджер Г. О Китае / Пер. с англ. В.Н. Верченко. М.: АСТ, 2014. 635 с.
7. Корсун В.А.: 1) Китайский «мировой порядок»: альтернативная интерпретация исторической трансформации внешнеполитической парадигмы // Китай в мировой политике. М.: МГИМО–Университет; РОССПЭН, 2001. 528 с.; 2) Внешнеполитический механизм «с китайской спецификой» // Вестник МГИМО–Университет. 2010. № 1 (10).
8. Локшин Г.М. Вьетнамо-китайские отношения: тирания географии и здравый смысл // Юго-Восточная Азия: актуальные проблемы развития. 2013. № 21.
9. Свешников А.А. Концепции КНР в области внешней политики и национальной безопасности // Китай в мировой политике. М.: МГИМО–Университет; РОССПЭН, 2001. 528 с.
10. Славин В.: 1) Первая социалистическая // Воздушно-космическая оборона. 2007. № 6; 2) Первая социалистическая–2 // Воздушно-космическая оборона. 2008. № 1.
11. Тихвинский С.Л. Взаимоотношения Китая с соседними странами в новое и новейшее время и современная китайская историография // Китай и соседи в новое и новейшее время [отв. ред. ак. С.Л. Тихвинский]. М., Наука, 1982. 457 с.
12. Bakshi G.D., colonel. The Sino-Vietnamese War — 1979: Case Studies in Limited Wars // Giao Ðiê’m online, đăng ngày 2007. URL: http://www.giaodiem online.com/noidung_detail.php?newsid=827 (дата обращения: 02.11.2016).
13. Deng Xiaoping. Selected Works of Deng Xiaoping. Beijing: Foreign Languages Press, 1994. Vol. 3 // URL: https://archive.org/stream/SelectedWorksOfDeng XiaopingVol.3/Deng03_djvu.txt (дата обращения: 02.11.2016).
14. Elleman Bruce A. Modern Chinese Warfare, 1795–1989. Routledge, 2001. 376 p.
15. Kenny Henry J. Vietnamese Perceptions of the 1979 War with China // Chinese Warfighting: The PLA Experience Since 1949 [Mark A. Ryan, David Michael Finkelstein, Michael A. McDevitt, CNA Corporation]. Routledge, 2004. 344 p.